Дачные расследования [антология] - Галина Владимировна Романова

Фредерик. Еще одно подтверждение тому, что все обитатели дома, кроме Элоди, были перед дверью и никто не мог находиться в этот момент в кабинете.

Элоди? Да бог с вами, эта матрона, мать, супруга и бабушка своим внукам — ну разве можно ее представить в роли хитрой преступницы, проникающей за запертые двери!

Марион? Чудесное существо…

Влюблен? Кто вам это сказал?! Да, я очарован ею… но она жена моего дяди! Я не мог позволить себе чувства, абсолютно неуместные в данной ситуации!

— А в другой ситуации? — поинтересовался Реми.

— Влюбился бы, конечно… — простодушно признался Фредерик. — Но не в доме моего дяди!

— С вашей точки зрения, у нее есть любовник?

— Да вы что! — возмущенно проговорил Фредерик. — Марион — это сама чистота… Верность… Нежность…

— На зависть, а? — поддел его детектив.

— На зависть, — серьезно согласился Фредерик. — Но она дядина жена… была. Я никогда бы не позволил своим чувствам дойти до той точки, в которой… — он запнулся. — В общем, я восхищался ею издали.

— А вот садовник ваш свидетельствует, что вы иногда с ней общались в саду, вдвоем.

— Мы? А, да, иногда бывало… Но мы о литературе говорили… или о фильмах… Этьен подслушивал наши разговоры?!

— Не подслушивал, а слышал… Так он говорит, — кивнул Реми.

— Тогда он должен вам подтвердить, что мы просто… Ничего такого, ничего личного…

Он смутился.

И, наконец, Марион.

Ксюша, сидевшая поодаль, но так, чтобы слышать беседы мужа с обитателями дома, вспомнила стихи: «А сама-то величава, выступает, будто пава. А как речь-то говорит, словно реченька журчит. Молвить можно справедливо: это диво, так уж диво…»

Реми, конечно, сказок Пушкина не знал, но тоже отметил, хоть и словами попроще, что молодая женщина необыкновенно — причем нестандартно — красива. В свои тридцать три она выглядела очень юной, и дело не просто в свежести черт, а в том непосредственном и немного наивном выражении, которое сохранилось на ее лице. Казалось, жизнь ее так баловала, что она до сих пор смотрела на нее радостным и удивленным взглядом шестнадцатилетки… Но с этой непосредственностью сочеталось необыкновенное достоинство, сквозившее даже в ее походке. Так ходят женщины, знающие себе цену… Цену своей красоте… Коммерческую цену.

Так что выражением некоторой наивности Реми сразу же пренебрег.

Он задал ей уйму вопросов, потихоньку подбираясь к главному: могла ли Марион изменять мужу. И если да, то сумел ли Жан-Франсуа об этом прознать. В конце концов, если писатель решился на самоубийство, то причина могла быть только одна: неверность горячо любимой и слишком молодой для него жены…

Марион отвечала с величавостью, которой могла бы позавидовать любая королева. Жана-Франсуа она любила, он гениален, и разница в возрасте не имела значения… Наследство и того меньше: ей прекрасно жилось с мужем, который ее баловал, потакая всем ее капризам… И никакого смысла желать смерти человеку, который любил ее, которого любила она, у нее не имелось…

— Более того, — вдруг добавила Марион, чуть улыбнувшись, — я немного тщеславна, каюсь… Как все женщины. И мне куда интереснее быть женой известного писателя, чем его вдовой… Больше к нам никто не придет домой брать интервью!..

Ввиду такого неожиданного признания Реми обернулся на Ксюшу. Та потерла три пальца между собой — русский жест, непонятный, к счастью, французам и означавший деньги.

— Но вы стали наследницей довольно большого состояния, — проговорил Реми.

— Стала… — откликнулась красавица. — Но у меня и так было все! Знаете, пойти купить самой себе кольцо с бриллиантом — это совсем не в кайф! Куда приятнее, когда муж покупает тебе его в подарок! Понимаете, о чем я?..

Реми понимал. При этом затылком чувствовал, что Ксюша не согласна. Но снова посмотреть на жену не рискнул: Марион ведь видела и Ксению, и как Реми на нее оборачивается…

— Так ты его любила? — вдруг спросила Ксюша.

Марион вскинула свои светло-карие с прозеленью глаза — во Франции такие называют «ореховыми» — на Ксению.

— Конечно! — ответила вдова.

— Почему же ты не плачешь? Если бы убили моего мужа, я бы…

— При чем тут вы?!

Ксюша не ответила, чуть улыбнувшись.

Марион, кажется, собралась возмутиться, но передумала.

— Слезами, мадам, Жана-Франсуа не вернуть… — произнесла она печально.

— К тому же они портят цвет лица… А?

Марион покачала головой с выражением осуждения бестактности Ксении.

— У вас ко мне еще есть вопросы? — перевела красавица взгляд на Реми.

— Пока нет.

И пава выплыла из гостиной.

Реми с Ксюшей вышли во двор.

— Ты ей не веришь? — удостоверившись в том, что никого поблизости нет, спросил жену детектив.

— Нет.

— Интуиция? Или что-то посущественней?

— Я не знаю, как тебе объяснить… Давай так: если бы ты умер…

— Мне такое начало не нравится.

— Я не смогу иначе объяснить!

— Ну ладно, продолжай.

— Если бы ты умер и кто-то спросил меня: ты его любила? — я бы разревелась. А если бы все же что-то смогла произнести, то закричала бы: «Да! Я его любила!» Но не «конечно». Это безликое слово. В нем нет чувств!

— Откуда ты это знаешь, Ксю? А если вы просто разные люди? Люди ведь разные, ты согласна?

— Разные… Но не до такой степени. Знаешь, в чем ошибка тех, кто верит лжи?

— В чем?

— В том, что они слишком много места отводят предполагаемой разности, слишком уважают ее. Они не ставят себя на место этого человека, не сравнивают его реакции со своими, и напрасно! Разность есть, безусловно, но она совсем не так велика, как многие думают! Пусть не слезы, ладно, — я могла бы понять глухое молчание, могла бы понять сдержанное рыдание, могла бы понять даже бредовый ответ! Но такой разумный, как «конечно», — нет! Это ложь. Она его не любила.

— Ксю…

— Верь мне, Реми.

— Я не могу следовать твоим доводам… я их не понимаю.

— Просто поверь. Я не ошибаюсь.

Реми подумал несколько секунд.

— Хорошо, — произнес он. — Но Марион не могла убить своего мужа! Она вместе со всеми была за дверью!

— А мы вопрос о самоубийстве совсем сняли?

— Не совсем…

— Но других версий у нас нет?

— Нет.

— Я могу только одно сказать: Марион мужа не любила. Теперь, если верить его романам…

— Ты их читала? — подивился Реми.

— Да, — кивнула Ксюша. — Несколько, из любопытства. Судя по ним, Ларю был человеком сентиментальным, очень чувствительным… Откуда и его бешеная популярность среди женщин-читательниц. Критики не любили его именно за эту сентиментальность, но они ошибались в одном: он не был расчетливым манипулятором, как писали иные. Скорее просто не особо проницательным… Он